— Ну да. Немного странно для крестьянина. Но ведь этот тип из преступной среды…
— А ты на карты получше посмотри.
Романов вернул помощнику колоду. Настроение у подпоручика вдруг стало очень хорошее.
Повертев и так, и этак, Калинкин пробормотал:
— Сбоку на обрезе точечки какие-то. Карандашом. Крапленые что ли?
— Что точки заметил — молодец. — Алексей отобрал карты, начал их перекладывать. — Думай дальше. Слива, одевайте его обратно! И в карманы положите всё, как было.
— Колода совсем новая… Похоже, ей еще ни разу не играли, — ломал голову Вася. — Да что с того? Не знаю. Сдаюсь.
— В только что распечатанной колоде карты лежат в определенном порядке: по мастям, внутри мастей по старшинству. А эта, хоть и не играна, но зачем-то перетасована. Вот я разложил, как положено — черви, бубны, трефы, пики, от тузов к шестеркам.
— Ну?
— Погляди-ка на свои карандашные точечки теперь.
Калинкин взял — ахнул.
На обрезе колоды сложились едва различимые буквы:
...OFF ST VERD SCHLFLG ENTG STAF
— Шифр! — вскричал прапорщик. — Что значат эти буквы?
У Романова голова работала так напряженно, что аж в ушах пощелкивало.
— Так-таки шифр… Это тебе не стратегический шпионаж. Обычная армейская разведка пользуется установленными сокращениями. Вот что это значит… — Подпоручик стукнул кулаком по ладони. — «Offensive stark verdächtigt». «Наступление сильно подозревается». А дальше? Сейчас… Очевидно: «Schlußfolgerung entgegengesetzte Stafette». «Окончательное заключение обратная эстафета», то есть с обратной связью. Рассчитывает вскоре добыть более полную информацию.
— Здорово! — восхитился Калинкин.
— Ужасно, — угрюмо откликнулся Алексей. — Пронюхал наш Банщик про наступление. Дали мы где-то маху…
— Да брось ты! Мы же его раскололи! Арестуем, предъявим связного — не отопрется. Не получат австрийцы никакой эстафеты!
— Ты думай, что говоришь. После сигнала «экстренное сообщение» вдруг исчезают и внедренный агент, и посланный к нему связной. Да австрийцы бросят сюда десять, двадцать лучших нюхачей. Они и так, поди, ночами не спят, пытаются определить, с какого направления им ждать удара, а тут такая подсказка… Всё дело провалим. Беда, Вася… Надо докладывать подполковнику. Спасать положение…
Прапорщик проникся серьезностью проблемы. Чистый лоб собрался морщинами.
— Что же делать? Он через пять минут очнется.
— Через семь, — поправил Слива. — Я ж говорю: у меня кулак — хронометр.
А Романов уже знал, как действовать.
— Эх, мне бы ластик…
— В смысле резинку? У меня в планшетке есть. — Калинкин с готовностью достал хорошенький ученический пенал, в котором лежали идеально отточенные карандашики, миниатюрный транспортир, циркулек и каучуковый ластик. Сразу было видно неисправимого отличника.
— Здорово!
Подтерев начало надписи, Романов внес в нее поправку:
...OFF VERD PROVO MÖG SCHLFLG STAF
Прапорщик, сопя от умственного напряжения, заглядывал ему через плечо.
— Ну, первые два слова — это я догадался: «Offensive verdächtigt». «Наступление подозревается». Дальше не понимаю.
— «Наступление подозревается». Слово «сильно» убираем. И добавляем: «Provokation möglich» — «Возможна провокация». Про обратную эстафету оставляем. Возможно, у них так заведено — в случаях исключительной важности давать дополнительные сведения незамедлительно.
Он перетасовал колоду, и надпись пропала.
— Одели? Суньте еще и колоду.
За тем, как связной очнется, наблюдали издали, в бинокли.
Нимец зашевелился через шестнадцать минут после удара. Кулак у Сливы действительно был прямо-таки хронометрический.
Контрабандист сел, взялся за голову, помотал ею. Испуганно заозирался. Потом захлопал себя по карманам. Достал карточную колоду, осмотрел. Снова стал оглядываться.
— Не заподозрит? — нервно спросил Калинкин.
— Ништо, — просипел унтер. — Подумает, я на нем душу отвел, да и пошел себе дале. Подстеречь, конечно, может в темном углу. Он мужик памятливый… Если захочет австриякам о встрече с патрулем доложить, это ему затруднительно будет. Языка-то у Нимца нету, а грамоте он не знает.
Связной наконец встал. По-собачьи встряхнулся, подобрал шапку и скрылся в лесу.
— Итак, в Русиновке как минимум два вражеских агента, — озабоченно подвел итог Романов. — Банщик и Учительница. Первый, разумеется, главный. Поэтому я перераспределяю роли. Слива, вы опытнее. Петренку поручаю вам. Глаз с него не спускать! И чтоб ни в коем случае не заметил. Ну, сами знаете. Ты, Вася, сменишь вольноопределяющегося Левкина около дома Учительницы. Мы ведь еще не выяснили, связана она с Банщиком или работает самостоятельно. Я еду на радиостанцию. Свяжусь с Козловским. Нужно срочно принимать меры. Времени у нас — день. Максимум два…
В полдень на срочное собрание созвали всех расквартированных в Русиновке офицеров: из штаба, из дивизионного резерва, из вспомогательных и тыловых подразделений. В помещение столовой, откуда выслали всю обслугу, пришли человек тридцать-сорок в звании от полковника до прапорщика. Перед тем как войти, каждый должен был расписаться в книге, что извещен об ответственности за разглашение.
Открыл собрание начальник штаба, пожилой, очень нервный генерал с заглазным прозвищем Тик.
Подергивая бородатым лицом, Тик разрешил садиться и представил докладчика — нового начальника контрразведочного отделения Романова. Вид у генерала был встревоженный, будто он что-то не вполне понимал.